Go then. There are other worlds than these.
Я настолько люблю Кадвалладеров, что не могу не.
Иногда думаю - может, попробовать писать фандомное? А потом такой - нииииет, зачем.
Верджил и год, которого лучше б не было.Он и не думал, что будет так тяжело. Не думал, что справиться со своей тоской он не сможет. Думал, что это будет легкий год, и он пройдет незаметно за повседневными заботами. Сразу после выпуска и ЖАБА, сверкающим одними «Превосходно», его забрали стажером в Министерство. Этот год должен пройти быстро, он и не успеет очнуться, как будет снова лето. Солнце будет безжалостно к его бледной коже, но ему все равно — он готов стоять на платформе девять и три четверти сколько угодно долго, пока не прибудет поезд, возвращающий ему то, что он украл холодным сентябрем. Дни тянутся так медленно и тягуче, словно кто-то заколдовал минутные стрелки. Ему кажется, что с момента их прощания прошла целая вечность — а всего-то три месяца. Целая пропасть между тем Верджилом, что сдержанно улыбается Данте, тот машет старшему брату из открытого окна отъезжающего поезда. Верджил сдерживает предательские слезы, сглатывая ком в горле. Всего лишь год. Это должно быть легко.
Но почему-то всего лишь декабрь и он готов волком выть на луну от своей печали. Ему отчаянно не хватает присутствия младшего. Он так привык, что тот постоянно вертится-крутится возле. Никто не пытается защекотать Верджила до полусмерти, юркая холодными пальцами под свитер. Никто не нарывается на колкости и штрафы, никто не ноет под ухом «Ве-е-е-рджи, я так устал!». Кто бы знал, что этих мелочей, которые когда-то доводили его белого каления, будет не хватать, как кислорода? Он — уже практически работник Министерства. А это - год, который разбивает ему жизнь.
Верджил обещает писать — и пишет даже чаще, чем следует. И, наверное, любит чуть сильнее, чем требуется. Данте отвечает реже, чем хотелось бы, но старшему и семитомника будет мало, чтобы в скупых неровных строках забрать родное тепло. Он бережет письма, как единственную связь с братом в течение этого проклятого года. И ему мало-мало-мало, ну почему не положено навещать студентов? Он бы сорвался прямо сейчас, бросив работу, надоедливое начальство и дела. Привез бы яблочных слоек и теплый шарф (наверняка этот дурень себя не бережет). И выкрал себе! Увез в мешке домой. Закрыл в спальне, замотал в одеяло. Отпаивал зеленым чаем. Финал. Только он — всего лишь стажер-секретарь, скромный и тихий. Он скорее принесет кофе, чем будет отпираться, что он сюда «не на побегушках» пришел работать. Не родителям же жаловаться!
И он пишет.
Наверное, много.
Возможно, бедная совушка устала таскать эти трактаты на своих усталых крыльях, проваливаясь в воздушные ямы.
Привет, мой родной. Извини, что долго не писал. Хотя, наверное, ты и заметил — сам понимаю, в Хогвартсе время идет быстрее. Спасибо, что волнуешься, но у меня все нормально. - Он ставит точку так яростно, что прорезает пером пергамент. Не признаваться же младшему, как ему тут плохо без него — не поймет. - Начальник еще больший самодур, чем я тебе описывал. Решил, что я должен запомнить, что он любит булочки с корицей и тыквенный сок ровно в одиннадцать утра. Чувствую себя каким-то недо-официантом. Кстати, сок тут не очень. И булочки невкусные, совсем не такие, как мы с кухни таскали. Помнишь? Надеюсь, ты там не зверствуешь особо с нашей сборной. Они еще от Кадвалладера-старшего не оправились. Я помню, как наш вратарь танцевал ча-ча-ча на моем выпуске. Наивный. Если что, пиши, я подскажу что там по тактике, хотя, думаю, ты справляешься прекрасно. Главное — не надо избивать команду метлой. Я тебя знаю, ты можешь. Подумай о том, что этим инвалидам потом с тобой в следующем матче защищать гордость факультета. Как там, кстати, все? Помнят свою барсучью маму?
Он заканчивает письмо в темной комнате, с тускло светящейся Люмосом палочкой на столе. Слишком многое хочется написать, но он заставляет себя быть кратким. Запечатывает конверт, держит его в пальцах полминуты, словно бы пытаясь передать свое тепло безжизненному пергаменту, и привязывает за петельку к лапке совы.
Ожидание ответа — маленькая смерть. Близится Рождество, Лондон утопает в снегу. Он полюбил прогулки в одиночестве вдоль набережной — в мягком свете фонарей и шумной маггловской суете он забывался и отпускал прочь свои тревоги. Каждый день возвращался домой с робкой надеждой, что его дома ждет совушка с ответом. И каждый раз — ничего. Он падает без сил на застеленную кровать, не в силах встать и переодеться. Ему кажется, что если изматывать себя работой, то время пойдет быстрее, что он сможет отвлечься, и рутина дней затянет его в свой водоворот. Коллеги в отделе суетятся в ожидании праздника, тайком друг от друга готовят подарки и обсуждают, кто как нарядил дома елку. У Кадвалладера нет настроения на праздничную мишуру. Но, под грозным взглядом обеспокоенной матушки он берет себя в руки, вымученно улыбается и украшает дом вместе с отцом.
Вечером возвращается сова.
У него так дрожат руки, что он не может распутать узел на лапке, и освободить кусочек пергамента. Падает на кровать, и закусив губу от нетерпения, принимается читать. Он скользит взглядом по неровным, дрожащим строкам — Верджил помнит, что у Данте быстро устает рука, и его аккуратный почерк через пару абзацев всегда скатывается в трудноразличимое ничто. Вылавливает из текста только самое важное - «Я не приеду».
Верджил рывком садится на кровати, слепыми глазами уставившись в стену напротив. Не приеду. Не-при-е-ду. Новость не была сюрпризом. Он уже перестал надеяться, что на каникулы брат вернется домой — в конце концов они сами всегда оставались в школе, наслаждаясь тихим безлюдным замком. Но одно — предполагать — и совсем другое — знать точно. Видеть своими глазами, как брат подтвердил, что Верджил увидит его только летом. Еще чуть больше полугода, а он уже и так, кажется, не в себе. Надо, наверное, пожелать хорошего Рождества, поздравить, передать какой-то маленький подарочек, но у него просто не сил двигаться. Он падает обратно на кровать, вымотанный, изможденный. Все, чего хочется взрослому, совершеннолетнему волшебнику — обнять коленки и плакать, пока не придет брат и не обнимет его, дуралея, раскисшего из-за такой ерунды.
Но чудес не бывает. Последний рабочий день перед праздниками проходит особенно мрачно. Верджил еле находит в себе силы встать и собраться на работу, практически ничего не съев на завтрак. Все утро раздражает коллектив своей холодной мрачностью. Оставшийся рабочий день он ходит с красным велюровым колпаком на голове, чтобы поддержать атмосферу праздника (что ему не особо-то и удается — с его-то выражением лица).
Дома только мать. Он здоровается с ней и сразу уходит к себе. Его раздражает веселье вокруг. Его раздражает абсолютно все. Смотрит из окна, как ярко-белый снежный мир погружается в ночную тьму, скрадывая тени. Где-то там, очень далеко от него, в спальне Хаффлпаффа веселятся мальчишки, гадая, что кому достанется на Рождество. Верджил старается не думать о брате, но, как водится, все равно вспоминает его, и чувствует себя бесконечно одиноким, как брошенный щеночек. Он настолько погрузился в свои мысли, что не слышит голосов внизу и громкого хлопка двери. Быть может, вернулся отец. Только кроме звучного отцовского баритона он слышит еще один голос — мягкий и переливчатый, и сердце мгновенно подпрыгивает от отчаянной надежды. И надо бы спуститься, и посмотреть, кто там пришел — но он так боится разочароваться в этой минуте, что не может даже сдвинуться с места, вцепившись в подоконник, чтобы не упасть на нетвердых ногах.
- Ну ты и скотина. Я замерз, я добирался к тебе хренову тучу времени, а ты тут стоишь, в окно глазеешь. Я сегодня дождусь обнимашек или как? - бурчит его младший брат, вваливаясь в комнату, отряхивая снег с куртки и волос. Верджил не замечает, как срывается с места и сгребает Данте в охапку, сжимая брата до боли в ребрах.
- Ты все-таки приехал.
- А ты уже небось не ждал, да? - Данте утыкается брату в плечо, отчего его голос звучит глухо и тихо.
- Ты сам сказал, что не приедешь.
- И ты мне поверил.
- Я всегда тебе верю.
- Ну и дурак. - хихикает младший. - Я решил сделать тебе сюрприз.
- Это был очень жестокий сюрприз. Я чуть рассудок не потерял.
- Но не потерял же! Вон, живенький, крепенький, щечки наел.
От слов брата Верджил расслабленно смеется. Кажется, он действительно здесь. Он живой. Он настоящий. И он никогда не узнает, как сильно скучал по нему его старший брат.
А может, он уже знает, как. Ровно потому, что скучает не меньше.
Они спускаются вместе вниз, крепко держась за руки. Верджила не узнать — он разве что только не прыгает от счастья. Мурлычет себе под нос какой-то попсовый хит с Ведьминского радио. И даже прощает отца-интригана, с самого начала знавшего, что Данте вернется домой к празднику — и ни слова не сказавшего старшему.
Какая, в конце концов разница, когда они все вместе.
Олени, страдающие бессонницей.- Не толкайся.
- А ты свернись в клубочек.
- Сейчас ты у меня свернешься на своей кровати.
- Сердца у тебя нет!
- Вали, я сказал. Ай-яяяяй! - Верджил сдавленно пискнул, получив локтем под ребра, извернулся и сбросил таки младшего с кровати. Тот сонно моргал, не особо понимая, как оказался на полу, потирая ушибленную задничку. Во взгляде — смятение и скорбь всего эльфийского народа.
- Вот ты какой, да? Как булочки жрать, так «Дантичка, миленький, принеси». А как подвинуться — так это извините, принцессе места мало! Не люблю тебя, вот. - Данте обиженно надул губы. Для полноты образа не хватало только ручки в замок и взгляд вдаль. И чтобы ветерочек обдувал, и волосики назад. Для экспрессии.
- Ладно. Иди сюда.
Младшему не требуется повторять дважды. С проворством юной лани он запрыгивает на кровать и ныряет под одеяло, взбивая подушку повыше. Верджил вздыхает и проклинает ту минуту слабости, в которую он купился на жалобные завывания брата про «Там под кроватью..бабайка! Страшная! Она меня за ногу цапнула! Вот ни капельки ни вру! Тебе не жалко моих пяточек? Ве-е-ерджи!». Снова и снова он обещает себе, что это был САМЫЙ-ПОСЛЕДНИЙ-РАЗ-КОГДА-ОН-ПОКУПАЕТСЯ-НА-ЭТИ-ЖАЛКИЕ-ПОДКАТЫ, но Вёрджик из той породы, что любят наступать на грабли снова и снова, до кровавых синяков, не извлекая из этого никаких уроков. Ну или, быть может, грабли очень симпатичные, чего б не наступить.
Десять минут они лежат спокойно. Верджил даже расслабляется и думает (наивный, мухаха), что он сегодня сможет выспаться. Тут Дантичке приспичило повертеться. Раз — на другой бок. Вздохнет — и повернется обратно. Пожамкает подушку. Печально потискает одеяло. И смотрит прямо в душу этими бесстыдными оленьими глазами.
- Вёёёёрдж..
- Ну что тебе? - На всякий случай старший прикрыл глаза, надеясь, что пронесет.
- Расскажи сказку.
- Данте, ты взрослый, какие к Мерлиновой бабушке сказки? Спи.
- Ну расскажи.
- Спи.
- Ну Вёёёрдж.
- Достал.
- Вёёёрджи.
- Сейчас к себе свалишь.
- Ты просто сказок не знаешь.
- Знаю.
- Неа. Не знаешь, или знаешь — но тупенькие. И стесняешься рассказывать. Ясно все с тобой.
- Да знаю я гребаные сказки! Но ты их не услышишь.
- Ой, и к лучшему, от такой скукотищи наверняка даже герань вянет. - Данте отвернулся с максимально незаинтересованным лицом.
- Так. Мелкий провокатор. Будет тебе сказка. - со стороны младшего донеслось что-то вроде тихого бурчания «ну-ну» и «так я тебе и поверил, аферист».
- Жил-был прекрасный принц. - Со вселенской тоской в голосе начал Верджил. - И был у прекрасного принца очень доставучий младший брат. Не отличался он ни красотой, ни умом старшего, поэтому..
- Что-о-о? - Данте развернулся к брату, возмущенно пыхтя. - Младшие братья — самые красивые. Это у тебя сказка неправильная. Ты читал вверх ногами и все неправильно запомнил.
- Сам свою сказку рассказывай. А в моей будет так.
- А дракон будет?
- Заткнись. Так, жил-был принц. И был у него младший брат..
- Ты это уже говорил!
- Если ты будешь со мной пререкаться, сказку будешь рассказывать сам. Себе. У себя в спальне. - Угроза подействовала, Данте обиженно засопел, но промолчал.
- Так вот. Младший брат не слушался прекрасного принца, и постоянно сбегал из дома в поисках приключений. И вот однажды, он услышал, что на границе королевства живет большой злобный дракон. Оседлав своего верного коня, юное создание поскакало..
- Какое еще юное создание?
- Младший брат принца.
- А он что, не принц?
- Неа.
- Это нечестно! Давай тогда он корону украдет. А дракон большой? А можно он будет ехать на верном пони, а не на коне?
Старший закатил глаза и мимикрировал в полу-труп. Увы, неуспешно. Его лягнули в лодыжку, от чего Верджил смешно хрюкнул от боли и едва не свалился на пол с законного места.
- Ты что, в носках? - тут же включил он собаку-подозреваку.
- Ну…
- А ну покажи.
- Это мои носки, отстань, противный! - Данте на всякий случай отодвинулся. Верджил резко сел, сбрасывая с обоих одеяло и разглядывая в полумраке братские копыта, заботливо всунутые в носочки. Купленные на ярмарке в Шеффилде, его — Верджила — руками. Знаете ли, такие затейливые пьяненькие львы на зеленом поле.
- Ты опять запускал свои гнусные оленьи ручища в мой ящик? - угрожающе прошипел Верджил, нависая на младшим. Тот пытался сделать свою самую милую физиономию, но от неумолимо приближающейся расправы (возможно, с расчленением) мозг соображал медленно и плохо.
- Просто для справки, Вёрджи, у оленей не бывает ручищ.
- Конечно, и у тебя сейчас не будет, я их тебе оторву с корнем, чтоб неповадно было.
- Сердца у тебя нет!
- Другие органы я тебе тоже повыдергиваю, не завидуй.
Оценив свои шансы на выживание, как нулевые (и даже немножечко уходящие в минус), Данте зажмурился (ибо очень страшно) и с нечеловеческими (возможно, оленьими) усилиями спихнул с себя старшего на многострадальный пол, метнув в него следом подушкой. Верджил взвыл и крепко вцепившись в штанину братской пижамки, стащил того к себе.
- Я тебя сейчас придушу.
- Мы сейчас вас обоих придушим, хабар поделим и наконец-то выспимся. - донесся злой и сонный голос из глубин спальни, пожелавший остаться анонимным.
- Да что мы церемонимся, у меня тут бита под кроватью есть. - бодро пробасил Винни Триггер. Братья осторожно высунулись из-за кровати.
Они, толкаясь, пытались улечься, каждый норовил задеть локтем чужие ребра, да побольней. Но страх и ужас перед Триггером-великим-и-ужасным, одной левой ломающим хрупкие кадвалладерские хребтины, заставил их помириться.
- Чтоб я еще раз тебя пустил к себе.. - свистящим шепотом прошелестел Верджил над ухом младшего.
- Сам виноват, сказки у тебя так себе и не канон, кровать узкая, и вообще — ты жмот. Опять мне носочки зажилил. - так же тихо ему ответил Данте.
- Староста, мы будем очень скорбеть.
- Я понял, понял.
- Мы даже принесем тебе на могилу новые носки. В сердечках.
- Я уже сплю.
Кто-то в темноте облегченно вздохнул. А кто-то другой под теплым боком Верджила уже вовсю сопел, досматривая третий сон, не боясь бабайки, Триггеров и злобных старших братьев.
Иногда думаю - может, попробовать писать фандомное? А потом такой - нииииет, зачем.
Верджил и год, которого лучше б не было.Он и не думал, что будет так тяжело. Не думал, что справиться со своей тоской он не сможет. Думал, что это будет легкий год, и он пройдет незаметно за повседневными заботами. Сразу после выпуска и ЖАБА, сверкающим одними «Превосходно», его забрали стажером в Министерство. Этот год должен пройти быстро, он и не успеет очнуться, как будет снова лето. Солнце будет безжалостно к его бледной коже, но ему все равно — он готов стоять на платформе девять и три четверти сколько угодно долго, пока не прибудет поезд, возвращающий ему то, что он украл холодным сентябрем. Дни тянутся так медленно и тягуче, словно кто-то заколдовал минутные стрелки. Ему кажется, что с момента их прощания прошла целая вечность — а всего-то три месяца. Целая пропасть между тем Верджилом, что сдержанно улыбается Данте, тот машет старшему брату из открытого окна отъезжающего поезда. Верджил сдерживает предательские слезы, сглатывая ком в горле. Всего лишь год. Это должно быть легко.
Но почему-то всего лишь декабрь и он готов волком выть на луну от своей печали. Ему отчаянно не хватает присутствия младшего. Он так привык, что тот постоянно вертится-крутится возле. Никто не пытается защекотать Верджила до полусмерти, юркая холодными пальцами под свитер. Никто не нарывается на колкости и штрафы, никто не ноет под ухом «Ве-е-е-рджи, я так устал!». Кто бы знал, что этих мелочей, которые когда-то доводили его белого каления, будет не хватать, как кислорода? Он — уже практически работник Министерства. А это - год, который разбивает ему жизнь.
Верджил обещает писать — и пишет даже чаще, чем следует. И, наверное, любит чуть сильнее, чем требуется. Данте отвечает реже, чем хотелось бы, но старшему и семитомника будет мало, чтобы в скупых неровных строках забрать родное тепло. Он бережет письма, как единственную связь с братом в течение этого проклятого года. И ему мало-мало-мало, ну почему не положено навещать студентов? Он бы сорвался прямо сейчас, бросив работу, надоедливое начальство и дела. Привез бы яблочных слоек и теплый шарф (наверняка этот дурень себя не бережет). И выкрал себе! Увез в мешке домой. Закрыл в спальне, замотал в одеяло. Отпаивал зеленым чаем. Финал. Только он — всего лишь стажер-секретарь, скромный и тихий. Он скорее принесет кофе, чем будет отпираться, что он сюда «не на побегушках» пришел работать. Не родителям же жаловаться!
И он пишет.
Наверное, много.
Возможно, бедная совушка устала таскать эти трактаты на своих усталых крыльях, проваливаясь в воздушные ямы.
Привет, мой родной. Извини, что долго не писал. Хотя, наверное, ты и заметил — сам понимаю, в Хогвартсе время идет быстрее. Спасибо, что волнуешься, но у меня все нормально. - Он ставит точку так яростно, что прорезает пером пергамент. Не признаваться же младшему, как ему тут плохо без него — не поймет. - Начальник еще больший самодур, чем я тебе описывал. Решил, что я должен запомнить, что он любит булочки с корицей и тыквенный сок ровно в одиннадцать утра. Чувствую себя каким-то недо-официантом. Кстати, сок тут не очень. И булочки невкусные, совсем не такие, как мы с кухни таскали. Помнишь? Надеюсь, ты там не зверствуешь особо с нашей сборной. Они еще от Кадвалладера-старшего не оправились. Я помню, как наш вратарь танцевал ча-ча-ча на моем выпуске. Наивный. Если что, пиши, я подскажу что там по тактике, хотя, думаю, ты справляешься прекрасно. Главное — не надо избивать команду метлой. Я тебя знаю, ты можешь. Подумай о том, что этим инвалидам потом с тобой в следующем матче защищать гордость факультета. Как там, кстати, все? Помнят свою барсучью маму?
Он заканчивает письмо в темной комнате, с тускло светящейся Люмосом палочкой на столе. Слишком многое хочется написать, но он заставляет себя быть кратким. Запечатывает конверт, держит его в пальцах полминуты, словно бы пытаясь передать свое тепло безжизненному пергаменту, и привязывает за петельку к лапке совы.
Ожидание ответа — маленькая смерть. Близится Рождество, Лондон утопает в снегу. Он полюбил прогулки в одиночестве вдоль набережной — в мягком свете фонарей и шумной маггловской суете он забывался и отпускал прочь свои тревоги. Каждый день возвращался домой с робкой надеждой, что его дома ждет совушка с ответом. И каждый раз — ничего. Он падает без сил на застеленную кровать, не в силах встать и переодеться. Ему кажется, что если изматывать себя работой, то время пойдет быстрее, что он сможет отвлечься, и рутина дней затянет его в свой водоворот. Коллеги в отделе суетятся в ожидании праздника, тайком друг от друга готовят подарки и обсуждают, кто как нарядил дома елку. У Кадвалладера нет настроения на праздничную мишуру. Но, под грозным взглядом обеспокоенной матушки он берет себя в руки, вымученно улыбается и украшает дом вместе с отцом.
Вечером возвращается сова.
У него так дрожат руки, что он не может распутать узел на лапке, и освободить кусочек пергамента. Падает на кровать, и закусив губу от нетерпения, принимается читать. Он скользит взглядом по неровным, дрожащим строкам — Верджил помнит, что у Данте быстро устает рука, и его аккуратный почерк через пару абзацев всегда скатывается в трудноразличимое ничто. Вылавливает из текста только самое важное - «Я не приеду».
Верджил рывком садится на кровати, слепыми глазами уставившись в стену напротив. Не приеду. Не-при-е-ду. Новость не была сюрпризом. Он уже перестал надеяться, что на каникулы брат вернется домой — в конце концов они сами всегда оставались в школе, наслаждаясь тихим безлюдным замком. Но одно — предполагать — и совсем другое — знать точно. Видеть своими глазами, как брат подтвердил, что Верджил увидит его только летом. Еще чуть больше полугода, а он уже и так, кажется, не в себе. Надо, наверное, пожелать хорошего Рождества, поздравить, передать какой-то маленький подарочек, но у него просто не сил двигаться. Он падает обратно на кровать, вымотанный, изможденный. Все, чего хочется взрослому, совершеннолетнему волшебнику — обнять коленки и плакать, пока не придет брат и не обнимет его, дуралея, раскисшего из-за такой ерунды.
Но чудес не бывает. Последний рабочий день перед праздниками проходит особенно мрачно. Верджил еле находит в себе силы встать и собраться на работу, практически ничего не съев на завтрак. Все утро раздражает коллектив своей холодной мрачностью. Оставшийся рабочий день он ходит с красным велюровым колпаком на голове, чтобы поддержать атмосферу праздника (что ему не особо-то и удается — с его-то выражением лица).
Дома только мать. Он здоровается с ней и сразу уходит к себе. Его раздражает веселье вокруг. Его раздражает абсолютно все. Смотрит из окна, как ярко-белый снежный мир погружается в ночную тьму, скрадывая тени. Где-то там, очень далеко от него, в спальне Хаффлпаффа веселятся мальчишки, гадая, что кому достанется на Рождество. Верджил старается не думать о брате, но, как водится, все равно вспоминает его, и чувствует себя бесконечно одиноким, как брошенный щеночек. Он настолько погрузился в свои мысли, что не слышит голосов внизу и громкого хлопка двери. Быть может, вернулся отец. Только кроме звучного отцовского баритона он слышит еще один голос — мягкий и переливчатый, и сердце мгновенно подпрыгивает от отчаянной надежды. И надо бы спуститься, и посмотреть, кто там пришел — но он так боится разочароваться в этой минуте, что не может даже сдвинуться с места, вцепившись в подоконник, чтобы не упасть на нетвердых ногах.
- Ну ты и скотина. Я замерз, я добирался к тебе хренову тучу времени, а ты тут стоишь, в окно глазеешь. Я сегодня дождусь обнимашек или как? - бурчит его младший брат, вваливаясь в комнату, отряхивая снег с куртки и волос. Верджил не замечает, как срывается с места и сгребает Данте в охапку, сжимая брата до боли в ребрах.
- Ты все-таки приехал.
- А ты уже небось не ждал, да? - Данте утыкается брату в плечо, отчего его голос звучит глухо и тихо.
- Ты сам сказал, что не приедешь.
- И ты мне поверил.
- Я всегда тебе верю.
- Ну и дурак. - хихикает младший. - Я решил сделать тебе сюрприз.
- Это был очень жестокий сюрприз. Я чуть рассудок не потерял.
- Но не потерял же! Вон, живенький, крепенький, щечки наел.
От слов брата Верджил расслабленно смеется. Кажется, он действительно здесь. Он живой. Он настоящий. И он никогда не узнает, как сильно скучал по нему его старший брат.
А может, он уже знает, как. Ровно потому, что скучает не меньше.
Они спускаются вместе вниз, крепко держась за руки. Верджила не узнать — он разве что только не прыгает от счастья. Мурлычет себе под нос какой-то попсовый хит с Ведьминского радио. И даже прощает отца-интригана, с самого начала знавшего, что Данте вернется домой к празднику — и ни слова не сказавшего старшему.
Какая, в конце концов разница, когда они все вместе.
Олени, страдающие бессонницей.- Не толкайся.
- А ты свернись в клубочек.
- Сейчас ты у меня свернешься на своей кровати.
- Сердца у тебя нет!
- Вали, я сказал. Ай-яяяяй! - Верджил сдавленно пискнул, получив локтем под ребра, извернулся и сбросил таки младшего с кровати. Тот сонно моргал, не особо понимая, как оказался на полу, потирая ушибленную задничку. Во взгляде — смятение и скорбь всего эльфийского народа.
- Вот ты какой, да? Как булочки жрать, так «Дантичка, миленький, принеси». А как подвинуться — так это извините, принцессе места мало! Не люблю тебя, вот. - Данте обиженно надул губы. Для полноты образа не хватало только ручки в замок и взгляд вдаль. И чтобы ветерочек обдувал, и волосики назад. Для экспрессии.
- Ладно. Иди сюда.
Младшему не требуется повторять дважды. С проворством юной лани он запрыгивает на кровать и ныряет под одеяло, взбивая подушку повыше. Верджил вздыхает и проклинает ту минуту слабости, в которую он купился на жалобные завывания брата про «Там под кроватью..бабайка! Страшная! Она меня за ногу цапнула! Вот ни капельки ни вру! Тебе не жалко моих пяточек? Ве-е-ерджи!». Снова и снова он обещает себе, что это был САМЫЙ-ПОСЛЕДНИЙ-РАЗ-КОГДА-ОН-ПОКУПАЕТСЯ-НА-ЭТИ-ЖАЛКИЕ-ПОДКАТЫ, но Вёрджик из той породы, что любят наступать на грабли снова и снова, до кровавых синяков, не извлекая из этого никаких уроков. Ну или, быть может, грабли очень симпатичные, чего б не наступить.
Десять минут они лежат спокойно. Верджил даже расслабляется и думает (наивный, мухаха), что он сегодня сможет выспаться. Тут Дантичке приспичило повертеться. Раз — на другой бок. Вздохнет — и повернется обратно. Пожамкает подушку. Печально потискает одеяло. И смотрит прямо в душу этими бесстыдными оленьими глазами.
- Вёёёёрдж..
- Ну что тебе? - На всякий случай старший прикрыл глаза, надеясь, что пронесет.
- Расскажи сказку.
- Данте, ты взрослый, какие к Мерлиновой бабушке сказки? Спи.
- Ну расскажи.
- Спи.
- Ну Вёёёрдж.
- Достал.
- Вёёёрджи.
- Сейчас к себе свалишь.
- Ты просто сказок не знаешь.
- Знаю.
- Неа. Не знаешь, или знаешь — но тупенькие. И стесняешься рассказывать. Ясно все с тобой.
- Да знаю я гребаные сказки! Но ты их не услышишь.
- Ой, и к лучшему, от такой скукотищи наверняка даже герань вянет. - Данте отвернулся с максимально незаинтересованным лицом.
- Так. Мелкий провокатор. Будет тебе сказка. - со стороны младшего донеслось что-то вроде тихого бурчания «ну-ну» и «так я тебе и поверил, аферист».
- Жил-был прекрасный принц. - Со вселенской тоской в голосе начал Верджил. - И был у прекрасного принца очень доставучий младший брат. Не отличался он ни красотой, ни умом старшего, поэтому..
- Что-о-о? - Данте развернулся к брату, возмущенно пыхтя. - Младшие братья — самые красивые. Это у тебя сказка неправильная. Ты читал вверх ногами и все неправильно запомнил.
- Сам свою сказку рассказывай. А в моей будет так.
- А дракон будет?
- Заткнись. Так, жил-был принц. И был у него младший брат..
- Ты это уже говорил!
- Если ты будешь со мной пререкаться, сказку будешь рассказывать сам. Себе. У себя в спальне. - Угроза подействовала, Данте обиженно засопел, но промолчал.
- Так вот. Младший брат не слушался прекрасного принца, и постоянно сбегал из дома в поисках приключений. И вот однажды, он услышал, что на границе королевства живет большой злобный дракон. Оседлав своего верного коня, юное создание поскакало..
- Какое еще юное создание?
- Младший брат принца.
- А он что, не принц?
- Неа.
- Это нечестно! Давай тогда он корону украдет. А дракон большой? А можно он будет ехать на верном пони, а не на коне?
Старший закатил глаза и мимикрировал в полу-труп. Увы, неуспешно. Его лягнули в лодыжку, от чего Верджил смешно хрюкнул от боли и едва не свалился на пол с законного места.
- Ты что, в носках? - тут же включил он собаку-подозреваку.
- Ну…
- А ну покажи.
- Это мои носки, отстань, противный! - Данте на всякий случай отодвинулся. Верджил резко сел, сбрасывая с обоих одеяло и разглядывая в полумраке братские копыта, заботливо всунутые в носочки. Купленные на ярмарке в Шеффилде, его — Верджила — руками. Знаете ли, такие затейливые пьяненькие львы на зеленом поле.
- Ты опять запускал свои гнусные оленьи ручища в мой ящик? - угрожающе прошипел Верджил, нависая на младшим. Тот пытался сделать свою самую милую физиономию, но от неумолимо приближающейся расправы (возможно, с расчленением) мозг соображал медленно и плохо.
- Просто для справки, Вёрджи, у оленей не бывает ручищ.
- Конечно, и у тебя сейчас не будет, я их тебе оторву с корнем, чтоб неповадно было.
- Сердца у тебя нет!
- Другие органы я тебе тоже повыдергиваю, не завидуй.
Оценив свои шансы на выживание, как нулевые (и даже немножечко уходящие в минус), Данте зажмурился (ибо очень страшно) и с нечеловеческими (возможно, оленьими) усилиями спихнул с себя старшего на многострадальный пол, метнув в него следом подушкой. Верджил взвыл и крепко вцепившись в штанину братской пижамки, стащил того к себе.
- Я тебя сейчас придушу.
- Мы сейчас вас обоих придушим, хабар поделим и наконец-то выспимся. - донесся злой и сонный голос из глубин спальни, пожелавший остаться анонимным.
- Да что мы церемонимся, у меня тут бита под кроватью есть. - бодро пробасил Винни Триггер. Братья осторожно высунулись из-за кровати.
Они, толкаясь, пытались улечься, каждый норовил задеть локтем чужие ребра, да побольней. Но страх и ужас перед Триггером-великим-и-ужасным, одной левой ломающим хрупкие кадвалладерские хребтины, заставил их помириться.
- Чтоб я еще раз тебя пустил к себе.. - свистящим шепотом прошелестел Верджил над ухом младшего.
- Сам виноват, сказки у тебя так себе и не канон, кровать узкая, и вообще — ты жмот. Опять мне носочки зажилил. - так же тихо ему ответил Данте.
- Староста, мы будем очень скорбеть.
- Я понял, понял.
- Мы даже принесем тебе на могилу новые носки. В сердечках.
- Я уже сплю.
Кто-то в темноте облегченно вздохнул. А кто-то другой под теплым боком Верджила уже вовсю сопел, досматривая третий сон, не боясь бабайки, Триггеров и злобных старших братьев.